Александр Кушнер 1
Вот я в ночной тени стою
Один в пустом саду.
То скрипнет тихо дверь в раю,
То хлопнет дверь в аду.
А слева музыка звучит
И голос в лад поет.
А справа кто–то все кричит
И эту жизнь клянет.
А если в ад я попаду…
А если в ад я попаду,
Есть наказание в аду
И для меня: не лед, не пламя!
Мгновенья те, когда я мог
Рискнуть, но стыл и тер висок,
Опять пройдут перед глазами.
Все счастье, сколько упустил,
В саду, в лесу и у перил,
В пути, в гостях и темном море…
Есть казнь в аду таким, как я:
То рай прошедшего житья.
Тоска о смертном недоборе.
А музыке нас птицы научили
Не знаю, кто таинственным стихам,
А музыке нас птицы научили.
По зарослям, по роще и кустам —
И дырочки мы в дудке просверлили.
Как отблагодарить учителей?
Молочная твоя кипит наука,
О, пеночка! За плеск восьмых долей,
За паузы, за Моцарта, за Глюка.
Не знаю, кто стихам — так далеко
Туманное и трудное начало.
Пока ты пела в чаще — молоко
На плитке у хозяйки убежало.
Стихи никто не пишет, кроме нас.
В них что-то есть от пота, есть от пыли.
Бессмертные, умрут они сейчас.
А музыке нас птицы научили!
Белые ночи
Пошли на убыль эти ночи,
Еще похожие на дни.
Еще кромешный полог, скорчась,
Приподнимают нам они,
Чтоб различали мы в испуге,
Клонясь к подушке меловой,
Лицо любви, как в смертной муке
Лицо с закушенной губой.
* * *
Бледнеют закаты,
пустеют сады
от невской прохлады,
от яркой воды.
Как будто бы где–то
оставили дверь
открытой – и это
сказалось теперь.
И чувствуем сами:
не только у ног,
но и между нами
прошел холодок.
Как грустно! Как поздно!
Ты машешь рукой.
И город – как создан
для дружбы такой.
Он холод вдыхает
на зимний манер
и сам выбирает
короткий размер.
И слово «холодный»,
снежиночка, пух,
звучит как «свободный»
и радует слух.
Больной неизлечимо…
Больной неизлечимо
Завидует тому,
Кого провозят мимо
В районную тюрьму.
А тот глядит: больница.
Ему бы в тот покой
С таблетками, и шприцем,
И старшею сестрой.
Бывает весело, а сердцу всё грустней…
Бывает весело, а сердцу всё грустней.
И гул веселия с душой не согласован.
Быть может, чашке больно, что на ней
Узор не выровнен и плод не дорисован.
Быть может, ты, ее на блюдечке вертя,
Тем компенсируешь рисунка недостаток.
И улыбаешься, как малое дитя.
При чем здесь жизнь твоя, при чем миропорядок?
При том здесь жизнь моя, порядок здесь при том,
Что открывается для сердца свойство мира
Висеть на ниточке, на плоскости ребром
Застыв, расщедриться, и вдруг родить Шекспира.
И представляется какой-то дальний план,
И зренью нет границ, и мысли нет предела.
Быть может, Индию минует ураган,
Циклон, а только что на волоске висела.
Вводные слова
Возьмите вводные слова.
От них кружится голова,
Они мешают суть сберечь
И замедляют нашу речь.
И все ж удобны потому,
Что выдают легко другим,
Как мы относимся к тому,
О чем, смущаясь, говорим.
Мне скажут: «К счастью…»
И потом
Пусть что угодно говорят,
Я слушаю с открытым ртом
И радуюсь всему подряд.
Меня, как всех, не раз, не два
Спасали вводные слова,
И чаще прочих среди них
Слова «во–первых», «во–вторых».
Они, начав издалека,
Давали повод не спеша
Собраться с мыслями, пока
Не знаю где была душа.
